Он — неустранимая часть нашей жизни. Он могуществен — способен уничтожать, лечить, успокаивать, уничтожать. Он бывает светлым, злым, сильным, учтивым, льстящим, насмешливым, бесстыжим, глумливым, истеричным, искусственным, злым, детским, ободряющим, успокаивающим, злым, грубым…
О нем пишут солидные записки физиологи, специалисты по психологии и психиатры, самые большие философы (Аристотель, Кант, Бергсон) и непорочные папы (свт. Дмитрий Ростовский, свт. Иоанн Шанхайский, свт. Филарет Московский, прп. Ефрем Сирин). Он — неустранимая часть нашей жизни. Он могуществен — способен уничтожать, лечить, успокаивать, уничтожать.
А что он такое – смех? Единственного и четкого решения на вопрос … нет. На первый взгляд, что бывает легче? А чем поглубже специалисты проходят в тайну смеха, тем больше вопросов, противоречий появляется.
Одни полагают смех необыкновенным качеством человека, иные находят его у человекообразный и прочих, менее антропоморфных, животных.
Одни уверены в его безотносительной пользе для состояния здоровья, иные подтверждают обратное. До сегодняшнего дня не разгадана загадка эпидемии смеха в Танганьике в 1962, облапившей несколько сотен человек, и нет решения на вопрос, почему смех бывает настолько заразным.
Ясный и черный. Человек, стремящийся вести святую жизнь, также вполне может быть установлен в тупик вопросом о природе смеха — не физической, разумеется, а завещанной. С одной стороны, смех грешен.
«Смех устраняет от нас обхаживание, гарантированное вопящим (Мф.5:4), и опустошает сконструированное. Смех обижает Духа Священного, не пользует душу, растлевает тело. Смех гонит добродетели, не имеет памятования о смерти, помышления о мучениях» (прп. Ефрем Сирин). А с иной, он способен утешить, подбодрить близкого, помочь ему одолеть страх, снять истощенность.
Основным адвокатом смеха для православных играет духовенство Антоний Великий. В патерике есть знаменитый рассказ, в котором непорочный сопоставляет человека, ведущего завещанную жизнь, с чесноком: если сильно и продолжительно тянуть тетиву, та не выдержит, необходимо иногда давать ей облегчение — пускай и в качестве шаловливого праздника.
Что он — зло или добро? Духовенство Иоанн Шанхайский сообщает: «Есть 2 смеха: ясный и черный. Их сию секунду можно отличить по ухмылке, по глазам заливающегося. Внутри себя его отличить можно по проводящему духу: если нет тяжелой радости, узкого, мягчащего сердце веяния, то смех – темный. В случае если в груди агрессивно и скупо, и ухмылка сбивается, то смех – черный.
Он бывает всегда после смешного рассказа, после какой-то шутки над гармонией мира. Искривляемая симфония мира искажает душу человека, и это выражается в кривлении черт лица». Первоапрельское пиршество с розыгрышами, по систематизации свт. Иоанна можно отнести к одному из наиболее наихудших видов смеха, «которым без проблем высмеивают близкого, насмехаются над слабостями и над преимуществом человеческим… для развлечения и для забвения уныния, без резона, и честолюбиво смеша прочих, это – болезнь духа».
Высочайшая хвала для человека, по словам святителя — сообщить, что у него «детский смех», «смех безгрешный, ближний к хорошей гармонии».
Об поразительном (и целебном) свойстве смеха возвращать человека нас в детство говорят и специалисты по психологии. Даже жесткий духовенство Дмитрий Ростовский в собственном разоблачительном слове хохоту утверждает: «Смех – детское свойство», и собственные нарекания направляет хохоту «бесчинному», который «расточает полученное «в душе добро», устраняет от благодати Небесной, уничтожает память смертную».
А духовенство Филарет полагает, что «под названием смеха Евангелие соображает, вне сомнения, не 1 произносимый смех, и не фактически смех осуждает… И в случае если бы всех порицать за текущий смех, то не осталось бы, кому дать счастье за слезы».
Адресуемся но к произносимому хохоту. Он представляет из себя невольные движения мускул лица, сочетающуюся с серией длинных известных звуков с интервалами-вдохами.
Взрывы смеха имеют гармоническую конструкцию: неоднократное возобновление звуков одной основной частоты (у женщин она составляет 502 Гц, у мужчин — 276 Гц). Если из записи смеха снять все эти звуки, а оставить только интервалы между ними, останется лишь короткий гулкий вздох.
Нет некоторого особенного звука, который бы был присущ хохоту, он вполне может быть и почти бесшумным, если не включены голосовые связки. Есть только способы относительного изображения разных видов смеха на бумаге («ха-ха -ха», «хи-хи-хи», «гы-гы-гы», «бу-га-га» и т.д.).
А гармоническая конструкция у большинства видов смеха одинакова, что выражается нашими урезанными певческими возможностями. Хохоча, мы выпускаем звуки, примерно продолжающиеся 57 миллисекунд, а интервалы между ними составляют примерно 210 миллисекунд.
Попробуйте продлить смех или, наоборот, сделать его стремительней — с помощью издаваемых вами нот или интервалов между ними – ничего не выйдет, это будет не смех, а некоторые синтетические звуки. Конструкция его так твердая, что если проиграть запись смеха задом предварительно, ничего не поменяется. Кроме одного: хихикать мы всегда начинаем оглушительно, а завершаем — сравнительно бесшумно.
В чем резон? А зачем нам это? Смех — прирожденная дееспособность человека. В возрасте 3,5-4 месяцев малыш благодаря ему может рассказать мамы: со мною все в порядке, я совершенно удовлетворен жизнью. А далее стартуют сложности.
У зрелых людей смех совсем не обязательно сопряжен с готовностью, к тому же вообще не так сильно вызван чувствами, как общеизвестно. Возьмем самое элементарное, всеми проверенное — смех от щекотки, какая уж здесь удовлетворенность. А есть еще и нервный смех, истеричный смех, и неполноценный смех при ряде серьезных физических и психологических заболеваний (псевдобульбарном синдроме, растерянном склерозе, определенных опухолях, болезни моторного нейрона, поражением ведущей части головного мозга).
Тем не менее, возвратимся к норме. Мыслители всевозможных направлений и миропониманий сходятся в одном: смех снимает рефлекторное напряжение. Может быть, прежней невинный сигнал наслаждения и радости жизни, не необходимый в это «сигнальном» качестве знака, отныне работает в обратном направлении и пускает в психике определенные процессы, которые позволяют пускай на время почувствовать размеренную безмятежность. Это — мнение. В любом случае, Аристотель именует смех «отдохновением», Кант – «аффектом от неожиданного перевоплощения тяжелого ожидания в ничто».
В последние годы в распространенных медицинских изданиях можно повстречать много известий об открытиях необходимых качеств смеха. Благодаря возможности снимать напряжение — не только лишь психологическое, но также и физическое – он способен освобождать от неврозов, стрессов, нездоровых чувств и интуитивных волнений (есть даже методика — смехотерапия).
Смех улучшает иммунитет, упрощает боль, положительно оказывает влияние на работу сердца, улучшает сосуды, понижает уровень соль в крови, снабжает клетки кислородом, повышает сон и палит бесполезные калории (50 ккал за 10-15 секунд). По одному из исследовательских работ, секунда смеха удлиняет жизнь на целую (!) сек, что, разумеется, очень привлекательно. Неудача в том, что делают абсолютное большинство таких открытий известные «британские ученые».
Группы людей, принимавших участие в опытах, были малы, сами опыты — кратки, а ученые — первоначально обеспечены тезисом, который нужно было обосновать: «смех нужен для здоровья». Если говорить, к примеру об аэробной перегрузке и пользе для сердца, то смех менее нужен, чем вопль.
Временами же хихикать просто рискованно — после операций, при заболеваниях легких, грыже, определенных болезнях глаз. А смех неудержимый вреден всегда — не только лишь с завещанной точки зрения. 1.5 тыс лет тому назад японский врач Засунь Сы-Мяо сообщал: «Вред приносит очень много гулких дискуссий с неодолимым смехом».
Сравнительно крупными и солидными исследовательскими работами подтвержден только один из необходимых нюансов смеха: его дееспособность в ряде всевозможных случаев увеличивать болевой порог. Что любопытно, этим качеством владеет только смех, вызванный простыми и топорными шуточками. А умный юмор обезболивающим эффектом, как досадно бы это не звучало, не владеет.
Один из образных современных специалистов смеха доктор психологии и неврологии Балтиморского университета Роберт Провайн говорит, что главная неприятность, встающая перед создателями таких исследований — потребность изолировать причину от последствия. Так как смех – социальное явление.
Один на один с самим собой человек насмехается в 30 раз намного реже, чем в сообществе. Происходит это, прежде всего, потому, что общение поднимает наше расположение духа, ввиду этого — и дееспособность хихикать, а во-вторых, поскольку смех — имеет социальные функции.
Он более наклонен отдаваться хохоту в компании хороших ему людей — приятелей, членов семьи. Может быть, целебными оказываются само общение, горячая обстановка, а не смех, рождающийся в ней. Те, кто довольно часто насмехается — люди компанейские, оптимистические, с легким нравом. Сами особенности их личности дают возможность им удачнее управляться со стрессом, чем безлюдным пессимистам, а смех здесь — только побочный эффект.
Так вот, смех — явление социальное. А какие тогда его социальные функции? Различные ученые сваливают ему различные роли. Смех играет как
— социальный отсвет: при виде заливающегося человека у окружающих также улучшается расположение духа;
— унаследованное от диких родственников выражение игровой злости: хохоча, мы представляем зубы, будто говоря: могу хватить, а в настоящее время не буду;
— желание привлечь к себе внимание большой группы людей — также унаследованное от варварского человека. Здесь, на сайте txtforge.com, Вы всегда сможете поднять себе настроение.
Смех натуральный вполне может быть самым различным — как на 100% добросердечным, так и на 100% злобным. Ученые сделали вывод, что смех по отношению к произносимой речи — приблизительно то же, что и знаки препинания — по отношению к письменной. Расстановка также может и разъяснить резон фразы, и поменять его на обратный, и наоборот, привнести двусмысленность. Основание для такого вывода: люди очень редко (только 8 раз из 1200) останавливают хохотом речь. Они насмехаются во время пауз между объявлениями.
При этом, сам сообщающий — в два раза намного чаще, чем ученики. Для него смех в большинстве случаев — способ создать необходимый настрой, необходимое отношение к собственным словам. К примеру, хохотнув в середине, можно умерить яростное примечание или неприятное извещение. Перемежая хохотом всю свою речь, вы сделаете легкий, беспокойный настрой в публики — это прием довольно часто используют основные ток-шоу.
Смех в ответ на чьи-то слова может как подкрепить их, так и, наоборот, уронить. Часть публики может, например, учтиво посмеяться, чтобы высказать свою совместность с говоруном, а кто-то ударить возмущающимся натужливым смехом. Цветов здесь не посчитать. Общенародная премудрость говорит, что лучше всегда хихикать совместно с начальником, чем над ним.
Действительно социальные функции смеха остаются еще весьма практически неизученными. И иногда сложно изолировать социальное от химического. Возьмем по крайней мере взрывы вписанного закадрового смеха в, мягко выражаясь, бесхитростных комичных телесериалах. Как демонстрируют исследования публики, это, на самом деле, эффективное средство вызвать встречный смех у зрителей (неспроста оно применяется на ТВ более полвека). Невольно насмехается человек и в ответ на звуки, издаваемые игрушкой-смеющимся мешочком.
Доктор Провайн вел аналогичные эксперименты на абитуриентах: в первый раз заслышав издевательское смех мешочка, хихикали 90%, а 2% жизнелюбов не прекращали отзываться и на 10-й раз, очень хорошо понимая, что смех — искусственный. То, что смех способен вызывать смех сам, в чистом виде, без сопутствующих острот и горячей ситуации, предоставляет основания сделать мнение о основательной химической значимости смеха. Смех вполне может быть знаком преобладания/подчинения или принятия/отторжения.
Можно хихикать «с кем-то», означая свою принадлежность к этой команде или стараясь к ней пристать, а можно – «над кем-то», демонстрируя собственное преимущество. Так или иначе, это намного более удобно и симпатичнее, чем самому стать субъектом смеха, вследствие этого мы автоматом спешим пристать к узнанным звукам (вероятно, как раз данный механизм служит прототипом таинственной «эпидемии смеха» в Танганьике). И это далеко не делает нам почести, как созданиям думающим и ощущающим, так как происходит на чисто химическом уровне, а смех оравы — это ужасная и тотчас смертельная мощь.